И цари тоже путешествовали

Печаталась книга в в Лейпциге у Ф.А. Брокгауза.

Повествует сей трёхтомник о путешествии наследника цесаревича, ставшего впоследствии царём Николаем вторым. Написана так красиво, что не представляется возможным нарушить данный стиль.

«Восток во всей красе: недвижный, роковой, -
Из тонкой ткани лиц, одеждъ и украшений, -
Курится словно дым преджертвенной волной,
Проходит словно ряд сверхчувственных видений.

Ничто так широко не развигает умственного кругозора, ничто так не воздействует на характер, как непосредственное живое сопрокосновение с чужбиною.

Путешествие Николая готовилось «на Индию и Китай», с возвращением через Америку и Сибирь.
Тогдашние воспитатели Наследника Цесаревича и его венценосные родители считали, что и религия, и достопримечательности вышеозначенных стран должны были произвести ясное и глубоко поучительное впечатление, так важное для будущего царя.



В число допущенных к планированию такого длительного путешествия были допущены и потрудились особенно:
воспитатель Наследника Цесаревича генерал-адьютант граф Григорий Данилович, адмирал И.А. Шестаков, известный географ А.И. Воейков а также капитан первого ранга Н.Н. Ломен, впоследствии командир фрегата «Память Азова», на котором благополучно завершилось знаменательное плавание.
Число лиц, избранных для неотлучного сопровождения Его Императорского Высочества, было ограничено и состояло: из главного руководителя, облеченного доверием Государя Императора, Свиты Его Величества генерал-майора князя Вл. Анат. Барятинского, флигель-адьютанта князя Н.Д. Оболенского (лейб-гвардии Конного полка), князя В.С. Кочубея (Кавалергадского Её Величества полка) и Е.Н. Волкова (лейб-гвардии Гусарского Е.В. Полка).

За несколько дней до отъезда, с Высочайшего соизволения, князя Э.Э. Ухтомского откомандировали из департамента иностранных исповеданий Министерства внутренних дел в распоряжение князя Барятинского для письменных занятий и составлении книги о путешествиях.
В Триесте к свите присоединился аквалерист Н.Н. Гриценко, ученик Боголюбова, а в Каире военно-морской врач В.К. Фон-Рамбах. Через Сибирь сопровождал Наследника Цесаревича флаг-капитан Его Императорского Величества контр-адмирал (ныне генерал-адьютант) В.Г. Басаргин.
Только пять вышеупомянутых лиц находились при Особе Его Императорского высочества с минуты отбытия его из Гатчины 23 октября (4 ноября) 1890 года до возвращения домой 4 (16) августа 1891 года и 21 октября, непосредственно перед разлукой Престолонаследника с Венценосными родителями, присутствовали при последней воскресной обедне в Гатчинском Дворце, после чего Государь Император и Государыня Императрица осчастливили каждого из уезжавших с Его Императорским Высочеством милостливым разговором.
…
Конечно, бывали путешествия и сложнее, и продолжительнее, и опаснее, - но едва ли было и едва ли может повториться в мировой истории второе подобное путешествие, важное особенно потому, что его последствия пока ещё не определимы.
Засыпая накануне в дрожащей мгле катящегося в ночи вагона, утром уже приходилось вставать среди совершенно незнакомой области образов и красок...
Сегодня мы видим наводнённые зрителями улицы Вены. Грохот салютов несётся с эскадры на следующий день по гулкому заливу Триеста.
Волнистыми линиями всплывают спокойные острова греческого царства.
Ещё не было возможности уяснить себе и сознательно пережить виденное, ещё не было возможности вполне насладиться этими впечатлениями, как перед нами уже раскинуты мирные долины дрвней Элиды: священные останки Зевсова храма сиротливо сереют у наших ног. В стенах олимпийского музея стоят и смотрят вдаль недвижным, застывшим оком изломанные, истерзанные, поруганные изваяния, - работа лучших представителей эллинского творчества!

От примелькавшихся развалин Акрополя морская пучина уносит, наконец, всё дальше и властнее на чужбину. Африка... Узкая полоса песков, недавно ислучайно населённая, считающаяся городом.
Узкий и до игрушечных размеров невзрачный Суэцкий канал: вихри встают и клубяться грядою, и носятся по соседней Аравийской пустыне, - на противоположной же стороне простирается унылое озеро-море Мензалэ... и вдруг Каир, - Каир арабских сказок и последнего слова европейской цивилизации, пересаженной на африканскую почву, - Каир, на который любуется почти недосягаемая высота ближайших к столице пирамид. Кажется, есть от чего почувствовать головокружение и быть взволнованным: смущенный дух, право, был не прочь от временного отдыха и тишины.
Но её-то и нет. Торжество сменяется торжеством. С неудержимой силою по-прежнему всё ростут и сменяются впечатления. Верхний Египет... Придворные яхты, рассекающие зеркальную гладь царственного Нила: древние языческие храмы, чертоги богов, леса иероглифов.
Вот и южный предел путешествия по Нилу: очарованный, тихий островок Филэ, за чертою самых северных нильских порогов.
Невдалеке от него — натиск стремнины, разбивающейся о черные камни вулканического происхождения, - дикари-туземцы, ныряющие в этот водяной ад с проворством и радостным чувством амфибий. А повыше, за островком - снова зеркальная гладь реки, в которую смотрятся памятники, созерцавшие течение тысячелетий...
И опять движение назад, к новым образам, новым откровениям....
Мрачные, но живописные скалы Адена тоже остались позади нас. Индийский океан. Полное отсутствие береговых линий. Сознание, что долго не увидишь никакой пристани:

… Простор всё шире, шире -
Стихия разрослась, ей тесно в этом мире -
Сестра небес идёт в пространство без границ.
Три фрегата в эскадре Наследника Цесаревича («Память Азова», «Владимир Мономах», «Адмирал Корнилов») величественно режут волны, держаться на равном друг от друга расстоянии, обмениваются сигналами, хотя и разобщены, но в сущности составляют одно целое.
Это целое с входящими в его состав сотнями русских людей — эта единица русского царства, словно затерянная в безграничном морском просторе, блюдёт доверенных ей Сыновей Монарха: разве уже это само по себе не есть умиляющее и вместе с тем грандиозное явление?

Бомбей. Желанная, далёкая, утомительно-длинная Индия. Мыслимо ли каждый день просыпаться в изменённой обстановке?
Люди иначе одеты; здания нисколько не похожи на виденные вчера; новые исторические особенности ещё характернее и сложнее предыдущих. Одно из двух: или надо только смотреть и только набираться впечатлений, предоставляя себе в будущем право и возможность разобраться в обширном и психически богатом материале, или же надо с жадностью вникать во всё, что встречается по дороге, всё стараться себе уяснить и придти в конце-концов к печальному выводу, что это неисполнимо.

Эллора. Старые, поросшие мхом пещеры, убежища змей и предмет культа сравнительно немногих ревнителей.
Целый город художественно задуманных храмов и кумиров, высеченных в скалистой гряде. Смуглый, полунагой, забитый, удивлённый народ, толпами сбегающийся на дороги, посмотреть на невиданного Высокого Гостя, который, как им сказали, приехал сюда с волшебного, непонятного, но могущественного Севера, где правит Белый Царь.
У многих туземцев, мужчин и женщин, в общем есть что-то, напоминающее наше простонародье: красный излюбленный цвет одежды, по-бабьему повязанные платки, оклад лица — от чего в иных подробностях чудится нечто, знакомое и близкое по духу?
Разве всё одна случайность, разве нет никаких оснований предположить, что мы ещё мало изменены западной культурой, а они, застывшие в почти доисторической старине, не только нам братья по крови, но и братья по наложенному на нас и на них внутреннему отпечатку?
Понятно, это — лишь смутная гипотеза, переутомление напряженного путешествием воображения, которому беспрерывно дают свежую работу неожиданные дорожные мысли и неподдельные эстетические чувства.

Мусульманский Восток. Стоило ли сосредотачивать внимание на одном чисто индусском строе, когда перед глазами раскидывается гораздо более простой и понятный мир, той самой средневековой ирано-туранской культуры, что переносилась на гигантский полуостров из Средней Азии, из местностей, которые или уже всецело наши, или же обнаруживают к нашим роковое тяготение?
Странно подумать, но нельзя не признать, что Лахор и Самарканд, что благочестивая Бухара и религиозные центры прежнего царства Моглов в сущности связаны некоторой общностью исторической жизни, что наконец отблеск этой последней ещё трепещет на их архитектурных созданиях, хранящих под сводами могильных памятников, прах султанов, заслуживших бессмертие.

Река Ганг. Толпа индусов, совершающая в ней религиозные омовения.
Кумирни Бенареса, заполнившие длинное побережье одного из древнейших городов.
Попытки ближе вглядеться в таинственный строй туземных верований и туземного быта...
И опять стремительное движение впрёд к другим, совершенно отличным мирам: опять море, опять необходимость резко разорвать с только что начавшим устанавливаться кругом впечатлений.
Юг Индии. Смесь малопонятной, исконной цивилизации, - которой представительницей является найденная здесь арийцами дравидская расса, - с вероисповедным творчеством пришельцев: в результате гигантские пантеоны, пестреющие и лепящиеся повсюду на воротах и над крышами храмов, на столбах, внутри капищ — буквально повсюду — так что всем этим фантастическим образам нет ни счету, ни меры, ни точного имени и значения.
После прощальной иллюминации в городе Мадур наступает час отъезда из Индии.
Цейлон к ней уже не принадлежит. Это скорее уголок того индо-малайского мира, заглянуть куда значит познать, чем было человечество вскоре вслед за безграничным существованием в раю.

Там давно и с нетерпением ожидавшаяся встреча Государя Наследника Цесаревича с возвращавшимися из далёких краёв на яхте «Тамара» Их Имеператорскими Высочествами Великими Князьями Александром и Сергеем Михайловичами.
Совместная экскурсия вглубь острова.
Сокровище кандийского храма и «зуб Будды».
Первое непосредственное соприкосновение с религией, основанной этим древним «мудрецом», обожествлённым толпою...
А кругом всего этого природа с неиссякающим творчеством, горная высь, уходящая к бирюзовому небу, - на ней живительный, умеренный климат в двх шагах от невыносимого тропического зноя.
Так и кажется, что здесь, в этой относительной прохладе, и дух человеческий, вдохнолённый близкою Индией, постепенно стал отрешаться от сравнительно грубых форм его одуряющего язычества: в буддизме, с его трезвыми, простыми, светлеющими идеями проявляется уже иной Восток, - Восток примиренного прошедшего, более разумного настоящего, более отрадного и активного будущего.
Оборачиваешься на недавно покинутый браминский мир и не замечаешь в нём тех же признаков человечности: мистически воспринимаемое Божество отчасти словно чуждается людей и земли, замкнутее, грознее:

Под небом Индии громадный храм-скала -
Безмолвная толпа, над нею изваянья -
Со всех строн глядят кумиры без числа -
Знакомые черты, забытые названья!
Народ поник во тьме пред дальним алтарём,
И страшным, и немым, и вечно недоступным...
Эта недоступность суровой святыни — зараз и сила, и слабость браминов.
Сила сказалась с особенной яркостью, когда на языческий строй пришлое мусульманство: индусы гибли, но верили и не сдавались.
Слабость проявилась при укоренении ислама в стране: жестокие императоры («великие Моголы») подчинили её себе, поработили население каждый своею резкой индивидуальностью.
Воспитанные в страхе перед незримыми карающими богами туземцы тем паче готовы были суеверно пасть ниц при виде безжалостных магометанских вождей.
Теперь, покинув пределы их прежнего царства, сознательнее относишься к посещенным там великолепным мавзолеям, которые столь часто описывались и чуть-чуть не воспевались путешественниками. Вот он в их истинном, нелицеприятном освещении, эти

Гробницы пришельцев, купающихся в крови,
Не знавших ничему прощенья и пощады! -
Как много надо слить заботливой любви,
Чтоб отлетел позор, создавший те ограды,
Где ждут в тревожной тьме, средь мстительных теней,
Последнего Суда могучие султаны...

А всё-таки они великолепны и преисполнены величия — могилы царственных поработителей Индии!
Когда море отнсёт от неё далеко на восток, - и там ещё везде дрожит лучезарное отражение её религий, её таинственного строя, её зараз и гордого, и смиренного духа.
В одних краях он уже изгнан из внешней жизни: на Яве лишь груды обломков, неисчеслимые кумиры и сохранившиеся во всей красоте языческие храмы гласят о воздействии культурного запада.
Но буддизм ещё кое-где уцелел среди народа. Каменное изваяние бога мудрости Маньчжушри, с мечом в поднятой длани, найденное в знойных малайских землях, несмотря на историческое расстояние в 2000 лет, совершенно тождественно с тем же олицетворением Будды, которое почитается на снежных крутизнах загадочного Тибета, как будто извеснтные формы культа, став каноническими, наглядно хотели свидетельствовать о неизменности его основ повсевременно иповсеместно.
Наряду с этим отблеском индийской цивилизации видишь полунагих туземцев, завоевываемых исламом и только в своей крайне оригинальной музыке удерживающих старый психический мир, именно в так в так называемом «гамеланге», где безплотно реющие, мягкие, серебристые звуки слышатся из-за каждого затерянного в чаще растения и передают о великой вековечной скорби многострадального народа:

Войны и казни... Порой дуновение
Смертью клокочащих гор -
Все воплотилось в напев и видение,
Всё отуманило взор.

Воля судьбою зловещею скована,
В прошлом тоскливо - темно,
Странным соблазном душа очарована,
Сердцу-ж любить не дано...


Овеянный этою волшебною и жалобною музыкой, говорившею с чужеземцами на новом для них языке, Наследник Цесаревич взошел 26 февраля (10 марта) 1891 г. на яванский вулкан Папандайю, в сердце острова.
День рождения Государя Императора был отпразднован горстью русских, в числе коих находился Его Первенец, за три тысячи верст от родины, далеко за экватором, среди тропической природы, подавляющей избытком производительных сил.
Сиам. Сказочная страна, сказочное царство. Все, от первого до последнего дня, проведённых у гостеприимного короля — его Величества Чулалонкорна, преисполнено очарования, необычайно оригинально и мило: разве только воспоминания об испытанной там жаре незаметно охлаждают вынесенное оттуда цельное и сладостное впечатление.
Народ и культура, поставленные на рубеже двух могущественных по духу миров, - индийского и китайского, в их неотразимом воздействии на монголо-малайские инородческие элементы смежных с ними обширных краёв, - бесшумная и безкровная борьба за независимость с наступающею в глушь европейскою цивилизацею или вернее страстью к захватам, - вереницы причудливых храмов, отражающих позолоченные верхушки и пёстрые кровли в полноводном «Менаме», - поездка вверх по этой реке во внутрь любопытного государства.
Местная музыка, местные пляски, местный спорт, две с половиною сотни диких слонов, ревущих и мечущихся в загоне: какой тут нужен масштаб, чтобы о всём судить и говорить!

Волна непрерывной дорожной смены уносит вдоль прежнего Аннана, где теперь развивается французское знамя, в Небесную империю. Вот оно — то неизмеримое, непроницаемое тело, над изучением и пониманием которого трудилось и трудится столько западных умов!
Со стороны правительства встречи, по существу превосходящие все, раньше бывшие, - если отдать себе отчет в неприязни к чужеземщине: желтые императорские носилки, и притом на глазах у миллионной черни, воспитанной в вековых преданиях, будто Богдохану подданы другие нации земного шара, и знающий, что до прибытия Русского Престолонаследника никому не оказывалось равных почестей.
Неужели не усматривать в таком небывалом явлении светлую эру наших дружественных отношений к Китаю, когда в узких улицах Кантона до сих пор ещё как бы слышится твёрдый шаг морского десанта, конвоировавшего там Его Императорское Высочество, ещё не замерли ликующие звуки сопровождавшей Его там военной музыки?..

Япония. Такой воздух, такая красота и такое освещение, что им не найти подобных в целом мире. Знаки радушия. Выражение общих исмпатий и надежд долго видеть у себя желанного Гостя. Самые сердечные чувства к туземному быту, нравам, искусству, святыне.

И вдруг! — обман и ночь — и где-ж? При свете дня,
В стране, где Он на всё взирал с такой любовью:
Нам думалось тот час промчится вихрь огня,
Расступится земля, обрызганная кровью.

Невообразимые нравственные мучения, пержитые в Отсу и Киото после злодейского покушения:



глухой туман, заволокнувший всё предшествовавшее путешествие, наконец ясная, как Божий день телеграмма Государя Императора «вернуться на эскадру».

Отплытие во Владивосток. Приближение к холодному, невзрачному и всё-таки почти невероятно дорогому побережью, которое — наше, русское, неотторжимое, хотя бессконечное расстояние отделяет пока Тихий океан от сердца России.

Прощание сфрегатом «Память Азова»:

Далёкий пройден путь по глади вод лазурных -
От дышуших теплом осенних берегов
До самых знойныз стран, до майских зорь
пурпурных
На грани льдов.

И памятью опять стремясь к тому, что было,
Мы ясно видим час, когда мечтам в ответ
От пристани чужой нас быстро уносило
В простор и свет.


Как, однако, эти мгновения затеряны во множестве других пламенеющих образов!



Остаётся припомнить 4-ое августа 1891 года.
Царский поезд плавно подходил к станции Тосне. Сердце усиленно билось от горечи, что вот-вот, после 9 ½ месяцев, наступит полное разлучение с Тем, Кто за это время проявил к своим спутникам столько милости и участия, но кроме того душа полна сознания: «Мы дома; всё относительно благополучно — хвала Всевышнему!»
Ход паровоза всё тише и тише. Тихо плывут на платформе фигуры железнодорожных служащих, мундиры Свиты... Государь ласково всматривается в окна вагонов. Рядом расстроганное лицо Государыни... Дверь открывается. Путешествие окончено. Есть минуты, которые никогда, никогда не могут забыться!!"...